О, я буду приходить снова и снова!
Через миллион скал страданий,
С кровоточащими ногами я приду, —
Если понадобится, триллион раз, —
До тех пор, пока я знаю,
Что хотя бы один бездомный брат остался позади.
Парамханса Йогананда. «Божий лодочник»
Капли дождя падают на землю, играют свои бесчисленные отдельные роли, затем снова поднимаются, чтобы упасть в бесконечно повторяющихся циклах. Примерно такова история каждой души. На протяжении бесчисленных циклов возвращений мы совершенствуем наше понимание, пока не убедим себя до самых глубин души, что реализация, к которой мы стремимся, уже принадлежит нам — в блаженстве нашего собственного существа!
Почему для столь простого открытия требуется так много времени? Почему так трудно понять, что земные удовольствия — это лишь отражения нашей внутренней радости? Увы, в зеркальном доме человек менее склонен заниматься самоанализом. Отражения просто слишком очаровывают! Если человек и задумывается о себе, то лишь для того, чтобы изменить эти отражения. Так и в человеческой жизни: отражения нашей внутренней радости, воспринимаемой во внешних свершениях, просто слишком соблазнительны! Обычно проходит много жизней, прежде чем мы осознаем, что наше увлечение было всего лишь отражением и что мы жили в нереальном мире.
Обычно, когда душа достигает окончательного освобождения, завершая свой долгий цикл перевоплощений, ее радость от победы столь ошеломительна, что она не испытывает никакого желания возвращаться в эту земную темницу. Даже духовного голода других искателей недостаточно, чтобы заманить ее обратно, поскольку такая душа чувствует (конечно, справедливо), что после неисчислимых миллионов лет рабства она заслужила право требовать, наконец, с таким трудом завоеванную награду — вечное блаженство.
Лишь немногие необыкновенные души, заработав, наконец, свободу души, откладывают полное наслаждение ею, чтобы вернуться в эту тьму и вывести другие борющиеся души из заблуждения к свету. Ярким примером таких редких душ является Парамханса Йогананда. Более того, даже среди тех немногих он, обещавший вернуться, «если потребуется, триллион раз», является исключением. Сострадание Йогананды просто поражает воображение.
Сколько раз он уже возвращался? «Я убил Йогананду давным-давно», — сказал он. Я думаю, что он возвращался уже много-много тысяч лет. Действительно, задаюсь я вопросом: не был ли он и наша линия гуру, возможно, назначены Богом спасителями этой планеты? Однако это только предположение.
Преданные Богу иногда спрашивают: «Продолжают ли души, которые родились на этой земле, перевоплощаться здесь?» Когда я однажды задал этот вопрос Мастеру, он ответил: «Нет, существует бесчисленное множество планет, на которые можно отправиться». И добавил: «Если бы они всегда возвращались на одну и ту же планету, они могли бы разобраться слишком быстро!» Иными словами, духовное восприятие нужно заслужить. Не таков «сюжет» этой космической драмы, чтобы мудрость навязывалась кому-то без приглашения; человек должен лично использовать меч различения. Зеркальный дом должен утратить свое очарование потому, что человек сам разглядел его уловки, а не просто потому, что в результате постоянного повторения отражения перестали его интересовать.
Однако в одном отношении душа действительно имеет склонность к длительному повторению внешних связей: в ее взаимоотношениях с другими душами.
Понять это поможет один пример. В газовых туманностях бесконечного пространства атомы дрейфуют, находясь на большом расстоянии друг от друга; среднее значение, как я читал, может достигать семнадцати миль — слишком далеко, чтобы они могли притягивать друг к друга своими гравитационными полями. Но если два атома случайно дрейфуют вместе, то их совместное поле облегчает им притяжение третьего атома. А трем атомам еще легче притянуть четвертый. Таким образом, случайно образовавшийся шар материи продолжает расти, пока его гравитационное поле не достигнет, наконец, радиуса во многие миллионы миль. В какой-то момент этого процесса происходит мощнейшее схлопывание, когда внутрь втягиваются газовые туманности с огромных расстояний. Сила гравитации этой огромной массы становится столь велика, что происходят изменения в структуре самих атомов: рождается сияющая звезда.
Подобно этому и душа в своем постепенном продвижении к божественной мудрости развивает «гравитационную» силу, с помощью которой она привлекает и удерживает понимание, необходимое ей для просветления, пока, наконец, на небосводе живых существ она не становится настоящей «звездой».
Таким же образом душа развивает гравитационное притяжение, чтобы сформировать значимые и прочные отношения с другими душами. Постепенно в своей внешней жизни она и другие, духовно совместимые с ней души, образуют большие семейства душ, которые возвращаются на Землю или на другие планеты, чтобы работать над своим спасением — не только внутренне над собой, но и взаимодействуя друг с другом. Чтобы достичь божественного освобождения, необходимо одухотворить свои отношения с объективным миром и другими человеческими существами, а также с Богом.
Чем крепче в духовном смысле семья, тем сильнее ее притягательная сила для новых душ, которые, возможно, всё ещё блуждают в поисках собственной идентичности. Семья развивается вместе с отдельными ее членами; наконец, она тоже становится «звездой» на небосводе человечества и начинает порождать великие души Самореализации.
В качестве духовных «звезд» такие великие семейства оказывают сильнейшее влияние на общее возвышение человечества. Подобно звездам, они также притягивают в свои благотворные ауры «планеты» менее развитых семейств, оживляя их лучами божественной истины. Такие семьи подобны могущественным народам. На них возложена реальная задача направлять человеческую расу — но не официальными постановлениями, как это делают правительства, а посредством более тонкого духовного влияния.
Семья Йогананды — одна из таких духовных семей. Она является частью великой духовной «нации», лидерами которой также являются Иисус Христос и Шри Кришна (в ту эпоху — Бабаджи). Йогананда, подобно Вильгельму Завоевателю при Гастингсе, прибыл в Америку, чтобы создать плацдарм, но уже не для мирского завоевания, а для божественного общения. Многие родились и рождаются на Западе, чтобы помочь ему в его миссии. Многие другие впервые притягиваются к нему благодаря лучистому магнетическому влиянию созданного им духовного «гравитационного поля».
*******
В течение последних полутора лет жизни Мастера вокруг него собирались давно знавшие его ученики, как будто каким-то образом осознавая, что его конец близится. Некоторые из тех, кто по разным причинам не видел его годами, теперь его навещали. Другие, кто еще не встречался с ним, но кому было суждено встретить его в этой жизни, прибывали, словно торопясь прийти, пока не стало слишком поздно.
Вспоминая панорамное видение Мастером в 1920 году всех предназначенных ему учеников в Америке, я спросил его в июне 1950 года: «Вы уже встретились с большей частью тех, кого видели в своем видении в Ранчи?»
— Практически со всеми, — ответил он. — Я жду, что придут еще только несколько.
В числе близких учеников, посетивших его в последний год жизни, были сеньор Куарон из Мексики, мистер Блэк из Детройта (штат Мичиган), и Камала Сильва из Окленда (штат Калифорния).
После отъезда мистера Блэка Мастер, переживая полные любви воспоминания, заметил: «Ты видел Бога в его глазах?»
О Камале он однажды сказал нам: «Посмотрите на эту девушку. Вот уже двадцать семь лет она занимается этой работой. Она очень близка к освобождению. После того как она долгое время работала со мной и жила здесь, в Маунт-Вашингтоне, я сказал, что ей следует выйти замуж.
«О нет, Мастер, — сказала она, — я не хочу». Но я уговаривал и обещал, что она будет в безопасности. Это была небольшая прошлая карма, которую она должна была отработать. Я сам выбрал ей мужа.[1] Какая же он замечательная душа — настоящий саньясин, такой же, как и вы все!»
Сеньор Куарон приезжал в 1950, потом снова в 1951 году. Впервые я встретил его сразу после того, как кто-то принес и поставил на ковер у входа в вестибюль огромный довольно бесформенный саквояж. Я улыбался при виде этой бесформенной глыбы, когда голос где-то надо мной объявил: «Это мое». Я взглянул вверх, а там в человеческом обличье стоял двойник этого саквояжа! Однако в духовной натуре сеньора Куарона я не нашел ничего, чему можно было бы улыбаться, кроме любви. Вскоре я обнаружил, что у него такое же большое сердце, как и его тело.
Мастер питал к нему огромную любовь. «Я утратил с тобой связь на несколько воплощений, — сказал он ему, — но больше никогда не потеряю». С тех пор время от времени сеньор Куарон с любовью напоминал Мастеру о его обещании. «Больше никогда», — звучало любящее заверение.
Близ Энсинитаса поселилась мадам Галли-Курчи, знаменитая оперная певица. «Далеко ли она продвинулась духовно?» — спросил я однажды Мастера, который иногда обсуждал со мной духовное состояние учеников. «Она парит в Боге!» — блаженно ответил он.
Артур Кометер, который сопровождал Мастера в его лекционном туре по стране в 1924 году и впервые осмотрел Маунт-Вашингтон вместе с Мастером в 1925 году, также посетил штаб-квартиру в этот период. Мастер отзывался о нем с теплой признательностью.
Примерно в это же время Джесси Андерсон, пожилой ученик из Сан-Хосе, штат Калифорния, подарил Мастеру изображение Шри Юктешвара, которое он вышил цветными нитями. Оставив уже работу и живя на небольшую пенсию, мистер Андерсон получил деньги на приобретение пряжи, собирая с земли на обочине дороги грецкие орехи и продавая их.
Мастер был глубоко тронут этим подарком. Он повесил картину в прихожей на верхней площадке лестницы рядом со своей квартирой. Часто, проходя мимо этой картины, он молча останавливался, сложив ладони в торжественном приветствии своему великому гуру. Почтение Мастера к Шри Юктешвару было тем более трогательным, что сам Йогананда уже давно перерос статус ученика.
Есть поговорка: «Никто не велик в глазах своего собственного слуги».[2] В случае святых эта поговорка фальшива, поскольку их близкие ученики, лучше других знающие их, ценят их наиболее высоко. По характеру Шри Юктешвар был строг; следовать за таким гуру было нелегко. Многие потенциальные ученики, видя только его внешние черты, бежали при первом же ударе его дисциплинарного кнута. Но Мастер видел за этой маской божественное сознание.
— Однажды, — рассказывал он нам, — группе учеников надоела строгость его обучения, и они решили покинуть его. «Пойдем, — сказали они мне, — мы последуем за тобой. Он слишком суров для нас».
— Вы идите, если хотите, — сказал я строго. — Я остаюсь здесь со своим Гуру!
В случае с Мастером я также заметил, что те ученики, которые знали его лучше всего, неизменно также высоко его ценили.
Одной из таких учениц была Сестра Гьянамата. Намного старше его, эта почтенная вдова профессора университета, редко хвалившая кого-либо, тем не менее, проявляла к Мастеру такое неизменное, такое смиренное, такое глубокое уважение, что мирской человек, впервые посетивший ашрам, мог принять ее за самую простую неофитку.
Мне рассказывали, что в присутствии Мастера она всегда стояла.
«Однажды я находился в главном зале обители в Энсинитасе с Сестрой и несколькими другими людьми, — рассказывал Юджин Бенвау, собрат по ученичеству, — когда вошел Мастер. Сестра, несмотря на то что была пожилой женщиной, сразу же встала вместе с остальными. Мастер не взглянул на нее и не сказал ни слова. Подойдя к окну, он посмотрел на океан. Сестра тоже не смотрела на него. Но через некоторое время я заметил, что оба они тихо улыбаются — что-то вроде внутренней улыбки. Через несколько минут Мастер покинул комнату, никому ничего не сказав. Но у меня было сильное ощущение, что он и Сестра молча общались друг с другом».
«Мне стоило только подумать о Сестре, — говорил нам Мастер, — и на другой день от нее приходило письмо». Несколько ее писем к Мастеру и другим ученикам о ее отношениях с Мастером представлены в книге «Только Бог».[3]
«Дорогие дети, — писала она однажды некоторым младшим монахиням, — вчера вы спросили меня: «Каково последнее слово в ученичестве? Каким должен быть отличительный признак совершенного ученика?»
Вы знаете, что в присутствии Мастера я всегда спокойна. Это не поза, рассчитанная на то, чтобы заслужить его одобрение, и не то чтобы я знаю, как следует себя вести. Это потому, что у меня есть внутреннее чувство покоя. Я, кажется, внимательно слушаю. Поэтому его слова западают в мой ум и сердце, чтобы я размышляла над ними, иногда годами. Благодаря этому я часто получаю ответ на свой мысленный вопрос именно в его словах».
Далее она рассказала о том, как и на этот раз ответ на вопрос сестры-ученицы пришел к ней словами Мастера. Ученица, которой он подарил красную розу для ношения во время особой церемонии, запротестовала: «Но я не хочу красную розу. Я хочу розовую». Мастер ответил: «То, что я даю, ты берешь».
«Вот вам мой ответ, — заключила Сестра. — Быстрый или, по меньшей мере, открытый ум. Старательные руки и ноги, — вот что, доведенное до совершенства, будет последним словом, отличительным признаком, самим совершенством ученичества».
Однажды кто-то рассказал ей, что видел ее в прошлом воплощении. Позднее Сестра писала Мастеру, закончив свое письмо словами: «Кем бы, кем бы я ни была в прошлом, в этом воплощении, самом важном из всех, я — Гьянамата, творение Ваших рук. Пожалуйста, молитесь за меня, чтобы я могла стоять твердо и непоколебимо до конца. С благоговением, благодарностью, преданностью и любовью — но этого недостаточно. О, недостаточно!»
Ах, какая несравненная сладость! Слезы наворачиваются на мои глаза, когда я печатаю эти слова. Думаю, неудивительно, что Мастер, отдавая ей дань уважения на похоронах, воскликнул с божественной любовью: «Дорогая Сестра!»
Сестра Гьянамата скончалась 17 ноября 1951 года в возрасте восьмидесяти двух лет. «Я исследовал ее жизнь, — сказал Мастер, — и не нашел там ни единого греха, даже в мыслях».
Последние двадцать лет Сестра страдала физически. Она героически несла бремя своего нездоровья, как бесценный дар от Бога и Гуру. Рассказывая о ней незадолго до ее похорон, Мастер сказал нашей группе: «Однажды, когда я вошел в комнату Сестры, я услышал, как ее сердце хрипело и издавало ужасные звуки. Сердце еле билось. Увидев меня, она сказала: «Я не прошу Вас исцелить меня. Все, о чем я прошу, — это Ваше благословение». Какая у нее была вера! Она моментально спасала ее от смерти. Я заключил с Богом завет о ее жизни и знал, что она не уйдет, пока я не помолюсь за ее освобождение.
— В другой раз, — продолжал Мастер, — она сидела на веранде в Энсинитасе с миссис Малей, когда голос, который они обе отчетливо слышали, произнес: «Скажи Парамхансаджи, что я забираю тебя». Позднее она рассказала мне об этом. Я ответил: «В следующий раз, когда он заговорит с тобой, скажи ему, что это неправда. Я заключил с Богом завет о твоей жизни. Он не нарушит Своего слова».
Через несколько дней она снова сидела с миссис Малей на веранде, и они вновь услышали тот же голос: «Я скоро заберу тебя». Сестра ответила: «Парамхансаджи говорит, что это неправда». На этом голос умолк.
Через некоторое время ее врач, которого я никогда не видел, пришел к ней с обычным визитом. Когда он уходил, я вышел к нему навстречу.
— Скажите, доктор, — сказал я, — как Вы находите состояние Сестры?
— О, все в порядке, — ответил он.
— Но скажите, — продолжал я, — есть ли что-то, чего Вы не понимаете в ее истории болезни?
— Ну, есть небольшая странность, — признался он.
— Не думаете ли Вы, — предположил я, — что ее проблема может заключаться в недоедании? Что Вы скажете насчет того, чтобы поместить ее под наблюдение?
— Ей-богу, возможно, Вы и правы! — воскликнул он. Они отвезли ее в больницу и там обнаружили, что в ее организме осталось так мало питательных веществ, что она могла не прожить следующие двадцать четыре часа. У нее были язвы на губе, и она не принимала ничего, кроме чая, — никакой другой пищи. Они стали ее кормить, и она поправилась. Но именно это и имел в виду голос на веранде».
Жизнь Сестре спасали неоднократно. Наконец, спустя двадцать лет Мастер предоставил ей освобождение. «Какая безмеpная радость! — воскликнула она с последним вздохом. — О, какая безмеpная радость!»
«Я видел, как она погрузилась в бдительное состояние Духа, за пределами творения», — сказал Мастер позднее. Наградой Сестре за годы совершенного подчинения воле Гуру стало окончательное освобождение.
«Она достигла Бога через мудрость, — сказал Мастер. — Мой путь пролегал через радость».
После возвращения в Маунт-Вашингтон Мастер провел с нами некоторое время, говоря о Сестре. Он вновь упомянул о ее достижении полного освобождения. Мне на ум пришло воспоминание о том, что он говорил мне в Твенти-Найн-Палмз: душа должна освободить других, прежде чем сама сможет обрести окончательную свободу. Уловив мою мысль, Мастер сказал: «У нее были ученики».
«За все годы, что я ее знаю, — говорила мне Дая Мата в последние часы жизни Сестры, — я ни разу не слышала, чтобы она сказала о ком-либо что-то недоброе». Какая прекрасная дань уважения! Я подумал, что это высказывание также кое-что говорит о самой Дая Мате, которая выделила это качество для особой похвалы. Доброта была тем качеством ее собственной личности, над развитием которого она работала больше всего.
С уходом Сестры все мы почувствовали, что быстро приближается время, когда Мастер тоже должен покинуть этот мир. Он сам намекал на это. Однажды он заметил доктору Льюису: «Мы вместе прожили хорошую жизнь. Кажется, что мы встретились только вчера. Через какое-то время мы разлучимся, но вскоре снова будем вместе».
Мастер нам сказал, что свою следующую жизнь на земле он проведет в Гималаях. Посвятив столь значительную часть своей нынешней жизни общественному служению, в новом воплощении он планировал оставаться на многие годы в полном уединении. «В мои последние годы, — сказал он нам, — я соберу вокруг себя тех, кто близок мне сейчас». Большинству своих ближайших учениц он говорил: «В той жизни вы придете как мужчины». Насколько я знаю, только о миссис Браун он сказал, что она придет как женщина. До его следующего воплощения, сказал он, пройдет двести лет. (Как и в случае с Иисусом Христом, некоторые учителя позже заявляли, что являются его реинкарнацией. Тем, кто думает учиться у таких людей, я отвечаю так: «Сам Мастер говорил иначе».)
Особенно в последние месяцы своей жизни он находил величайшую земную радость в тех учениках, которые оправдали его божественные ожидания. Он часто хвалил святого Линна и Сестру Гьянамату. Он также хорошо отзывался о Дая Мате, миссис Браун и других. О Мерне Браун (Мриналини Мате) он сказал: «У нее прекрасная карма! Вы увидите, что она сделает для нашего дела». Он говорил нам, что она была святой уже не одну прошлую жизнь. О Коринн Форши (Мукти Мате) он сказал мне однажды с воодушевлением: «Она — удивительная душа!» О Вирджинии Райт (Ананда Мате) он никогда не говорил в моем присутствии, но судя по тому, как он с ней обращался, было ясно, что он был ею очень доволен. Другой ученицей, которая, как мне известно, особенно радовала его, была Джейн Браш (Сахаджа Мата). За годы работы с ней в редакционном отделе я всегда видел ее только жизнерадостной, уравновешенной и доброй.
Мастер был также очень доволен настроем Генри (Брат Анандамой), у которого случались одна неприятность за другой. Сначала он сломал ребро; затем у него появилась какая-то сыпь, которая сделала его жизнь ужасной; затем он сломал другое ребро. Мелкие беды, казалось, преследовали его. Однажды, когда он обнаружил, что снова чем-то болен, Мастер сказал ему: «Всегда новые несчастья, не так ли? Но это хорошо! Тебе предстоит сделать очень много работы — вот почему ты их получаешь. Бог хочет сделать тебя сильным. Мы выпускаем здесь больше, чем докторов богословия. В огне испытаний наши священники завоевывают свою духовность».
Оливеру Роджерсу (Брат Дэвананда) он однажды заметил: «У тебя всё идет, как по маслу!» Услышав это замечание, несколько других монахов задались вопросом: «А как же я?» Мастер уловил их мысль.
— И у всех вас всё будет идти, как по маслу, — продолжил он, пытаясь успокоить, — если вы будете верны до конца.
После этого некоторые из них ликовали: «Вы слышали Мастера? Он обещал, что у всех нас всё будет идти, как по маслу!»
Я не стал разочаровывать их мягким напоминанием о том, что его обещание в их случае сопровождалось условием.
Мистер Роджерс рассказал нам о забавном случае в его недавней работе для Мастера. Как я уже говорил, Мастер очень подчеркивал важность позитивного мышления. Именно его позитивность была отчасти причиной его необычайной креативности: ясно представляя себе то, чего он хотел достичь, он добивался успеха в делах, которые мало кому были по плечу. Однако иногда его ментальные проекции были столь ясными для него, что их последующее проявление на материальном плане могло показаться ему просто подписью под законченной картиной.
«Мастер просил меня покрасить комнату, — рассказывал мистер Роджерс. Через день или два, прежде чем я успел купить краску, я застал в этой комнате Мастера, беседовавшего со святым Линном; причем оба они были в состоянии внутренней радости. Увидев меня, Мастер начал расхваливать меня перед святым Линном, завершив замечанием в тоне детского удивления: «И он покрасил всю эту комнату сам!» Святой Линн посмотрел на некрашеные стены, потолок, потом на меня. Мы улыбнулись друг другу, но ничего не сказали».
До приезда в Маунт-Вашингтон мистер Роджерс был профессиональным маляром. «На небесах, — сказал ему Мастер, — Вы будете создавать прекрасные астральные цветы, просто желая их».
— Сэр, — сказал я однажды Мастеру, — после того, как Вы уйдете, будете ли Вы так же близки к нам, как сейчас?
— Для тех, кто думает, что я рядом, — ответил он, — я буду рядом.
Его последние месяцы проходили быстро. Слишком быстро, поскольку в наших сердцах мы знали, что конец приближается.
— Чувствую, что это будет очень скоро, — сказала мне однажды Дая Мата в своем офисе.
— Но, конечно, — возразил я, — Мастер сначала еще раз вернется в Индию.
Он планировал снова поехать туда в том году и говорил мне, как были огорчены индийские ученики тем, что он не посещал их последние два года.
— Думаешь? — Пристально посмотрев на меня, она больше ничего не сказала. Однако ее предчувствие оказалось верным.
Однажды Мастер посетил антикварный магазин, чтобы купить несколько тростей. Что бы он ни делал, его сознание соответствовало его действиям. Поэтому теперь, совершая сделку, он тщательно торговался. Но как только сделка была завершена, он перестал играть роль добросовестного покупателя, экономящего деньги для своего монастыря. Оглядевшись вокруг, он заметил в магазине признаки бедности. Тогда он заплатил владельцу гораздо больше денег, чем сэкономил, торгуясь с ним.
«Вы джентльмен, сэр!» — воскликнул глубоко растроганный мужчина. Чтобы выразить свою признательность, он подарил Мастеру особенно красивый антикварный зонт.
Когда Мастер вернулся домой, он вздохнул: «Какой убогий пол в магазине этого человека! Пожалуй, я куплю ему новый ковролин».
С каким совершенством он проявлял в своей жизни истину о том, что для человека с сознанием Христа все люди — братья.
Последний, вышедший при жизни Мастера номер журнала «Самореализация» содержал статью под названием «Последнее испытание». Она была последней в серии комментариев Мастера к Евангелиям Нового Завета, которые непрерывно публиковались в течение двадцати лет. В этом выпуске Мастер подробно остановился на словах: «Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! В руки Твои предаю дух Мой. И сие сказав, испустил дух» (Лк. 23:46). Несомненно, абсолютная своевременность этой статьи была не просто совпадением. Она появилась в мартовском выпуске 1952 года, а 7 марта 1952 года Мастер скончался.
Еще одно интересное замечание: день написания этих страниц с рассказом о кончине Мастера для первого издания почти совпал со днем ухода Христа. За день до того, как я это написал, была Страстная пятница 1976 года.
За несколько дней до его смерти другой ученик задал Мастеру вопрос, похожий на тот, который я задал ему двумя годами ранее: «Все ли Ваши ученики в этой жизни уже пришли к Вам, сэр?»
— Я ожидаю, что должны прийти еще двое или трое, — ответил Мастер.
В ту неделю прибыли еще два ученика: Лиланд Стэндинг (впоследствии брат Мокшананда) и мадам Эрба-Тиссо — очень известный и преуспевающий адвокат из Швейцарии, которая вскоре оставила свою профессию, чтобы организовать центры для продвижения работы Мастера в Европе. Кажется, тогда прибыл еще один ученик, но я не помню его имени.
За месяцы переписки с Лиландом его дух произвел на нас глубокое впечатление. Наконец, Мастер написал ему, предложив поселиться в Маунт-Вашингтоне. Вскоре после прибытия туда Лиланд встретился с Мастером. «У тебя хороший дух, — сказал ему Мастер. — Помни, что преданность — это величайшая вещь».
Мастер остановился в своем ретритном доме в Твенти-Найн-Палмз. Он возвратился в Маунт-Вашингтон второго марта, чтобы встретиться с Его превосходительством Виней Р. Сеном, недавно назначенным послом Индии в США. Вечером по возвращении он с любовью обнял каждого из нас и благословил нас. Некоторых он лично поддержал словами, других подбадривал, чтобы они сохраняли твердость в своих духовных усилиях, а отдельным ученикам советовал больше медитировать. После этого мне удалось ненадолго увидеться с ним наверху наедине.
Много раз за последние три с половиной года Мастер распекал меня, в основном за мою медлительность в том, чтобы понимать его в совершенстве, а иногда за то, что я часто не взвешивал заранее возможные последствия моих слов. Я знал, что он часто говорил: «Я браню только тех, кто слушает, а не тех, кто не слушает», — но в моем сердце оставалась некоторая обида. Как я ни старался, я не мог рационально ее объяснить. В течение нескольких месяцев я жаждал услышать от него несколько слов одобрения.
Теперь, наедине со мной, он внимательно, с глубокой любовью и пониманием посмотрел в мои глаза и сказал: «Ты очень порадовал меня. Я хочу, чтобы ты знал это». Какое бремя с моего сердца сняли эти несколько простых слов!
Во вторник, четвертого марта, посол и сопровождающие его лица посетили Маунт-Вашингтон. Я обслуживал Мастера и его гостей в комнате встреч на втором этаже. Во время этого визита мистер Ахуджа, Генеральный консул Индии в Сан-Франциско, заметил Мастеру: «Послы могут приходить и послы могут уходить. А Вы, Парамхансаджи, настоящий посол Индии в Америке».
В четверг вечером, шестого марта, Мастер возвратился из поездки на автомобиле. Он попросил Клиффорда Фредерика, который был за рулем, отвезти его на Римскую улицу, за Маунт-Вашингтоном. Там, любуясь главным зданием, он тихо заметил: «Похоже на замок, не так ли?»
Монахи только что завершили групповую практику по выполнению энергизирующих упражнений, когда машина Мастера въехала на подъездную дорожку. После того как мы собрались вокруг него, он коснулся каждого из нас, благословляя, а затем подробно рассказал о некоторых заблуждениях, с которыми преданные сталкиваются на пути.
— Не тратьте свое время, — сказал он. — Никто не может дать вам стремление к Богу. Это то, что вы должны культивировать сами.
— Не спите много. Сон — это бессознательный способ контакта с Богом. Медитация — это состояние за пределами сна, сверхсознание, в противоположность подсознанию.
— Не тратьте слишком много времени на шутки. Я сам люблю посмеяться, но держу свое чувство юмора под полным контролем. Когда я серьезен, никто не может склонить меня к смеху. Будьте счастливы внутри — серьезны, но всегда жизнерадостны. Зачем тратить свое духовное восприятие на бесполезные слова? Когда вы наполните сосуд вашего сознания молоком покоя, поддерживайте его в таком состоянии; не пробивайте в нем дыр шутками и пустословием.
— Не тратьте время на отвлечения, — постоянно читая и так далее. Если чтение поучительно, то, конечно, это полезно. Но я говорю людям: «Если вы читаете один час, то пишите два часа, размышляйте три часа и все время медитируйте». Сколько бы эта организация ни занимала меня, я никогда не отказывался от ежедневного свидания с Богом.
Спустя несколько минут на полуподвальном этаже Мастер увидел ящик с зелеными кокосами, которые только что доставили от брата Эби Джорджа из Флориды. «Еще когда я сидел в машине, Божественная Мать пыталась сказать мне, что прибыли эти кокосы, но я не слушал — я слишком много говорил!» Добродушно смеясь, Мастер вскрыл кокос и отпил из него. Но его наслаждение, казалось мне, имело какой-то оттенок нереальности. Я посмотрел в его глаза и увидел их глубокими, спокойными, совершенно не затронутыми тем, что он делал. По прошествии лет представляется, что они выражали сердечность человека, который знал, что прощается с нами, но не хотел, чтобы мы догадывались об этом.
Поймав мой взгляд, он сразу стал почти серьезным.
«Завтра у меня важный день», — сказал он. Подойдя к лифту, он задержался у двери, затем повторил: «Завтра у меня важный день. Пожелайте мне удачи».
На следующий день, седьмого марта, он спустился вниз, чтобы выйти из дома. Он должен был присутствовать на банкете, который давался в тот вечер в отеле «Билтмор» в честь посла Индии. «Представляете! — сказал он. — Я снял номер в «Билтморе». Там, где я впервые начал работу в этом городе!»
Затем он вновь повторил: «Пожелайте мне удачи».
Мастер попросил меня прийти на банкет с Диком Хеймсом, популярным певцом и киноактером. Дик недавно стал учеником и принял от меня посвящение в Крию.
Много лет назад Мастер сказал: «Покидая эту землю, я хочу говорить о моей Америке и моей Индии». И в песне об Индии, которую он написал на мотив популярной песни «Моя Калифорния», он перефразировал ее концовку словами: «Я знаю, что, умирая, буду в радости вздыхать о моей солнечной, великой, старой Индии!» Также однажды на лекции он заявил: «Сердечный приступ — самый легкий способ умереть. Именно так я предпочитаю умереть». В тот вечер эти предсказания должны были сбыться.
Мастеру предстояло выступить после банкета. Его краткая речь была так мила, так почти нежна, что, я думаю, каждый из присутствовавших чувствовал себя охваченным тончайшей тканью его любви. Он тепло говорил об Индии и Америке, об их вкладе в дело мира во всем мире и истинный прогресс человечества. Он говорил об их будущем сотрудничестве. В заключение он прочитал свое чудесное стихотворение «Моя Индия».
На протяжении всей его речи я записывал его слова, не отрывая глаз от блокнота. Он дошел до последних строк стихотворения:
Где воды Ганги, леса, пещеры Гималаев и люди грезят о Боге,
Я освящен; мое тело коснулось этой земли!
Слово «земли» превратилось в протяжный вздох. Вдруг со всех сторон зала раздался громкий крик. Я поднял голову.
— Что такое? — спросил я у Дика Хеймса, сидевшего рядом со мной. — Что случилось?
— Мастер в обмороке, — ответил он.
О, нет, Мастер! Вы не могли потерять сознание. Вы покинули нас. Вы покинули нас! Забытый драматург во мне беззвучно плакал. Для Вас это слишком совершенный способ уйти — это не может быть ничем иным! Я поспешил туда, где лежал Мастер. Его лицо выражало блаженство. Вирджиния Райт склонилась над ним, отчаянно пытаясь привести его в чувства. Генеральный Консул, мистер Ахуджа, подошел ко мне и обнял за плечи, чтобы утешить. (Никогда, дорогой друг, я не забуду этого нежного проявления доброты!)
Тело Мастера привезли в Маунт-Вашингтон и бережно положили на его кровать. Один за другим мы входили, плача, и опускались на колени у его постели.
«Мама! — выкрикивал Джозеф. — О Мама!» Поистине, Мастер был матерью для всех нас — и намного больше, чем просто матерью! Мисс Ланкастер бросила на меня страдальческий взгляд. «Сколько тысячелетий потребовалось, — изумлялась Лори Пратт, глядя на него с тихим благоговением, — чтобы создать столь совершенное лицо!»
После того как мы вышли из комнаты, одна Фэй осталась у тела Мастера. Когда она смотрела на него, на его левом веке показалась слеза и медленно скатилась вниз по щеке. С любовью она поймала ее носовым платком. Она всегда будет хранить ее.
В смерти, как и в жизни, он говорил своей любимой ученице, а через нее и всем нам: «Я люблю тебя всегда, сквозь бесконечные циклы времени, безоговорочно, не желая ничего, кроме твоего счастья, навсегда, в Боге!»
<<< |
Содержание |
>>>
[1] Ее муж Эдвард Сильва был школьным учителем в Окленде, Калифорния.
[2] «Нет героя для своего камердинера» (франц. «Il n’y a pas de héros pour son valet de chambre»). Первоначально имелся в виду камердинер, служащий у высокопоставленных и титулованных особ, включая государей. Смысл изречения вовсе не в том, что «у лакея свое понятие о величии», а в том, что камердинер знает своего хозяина слишком близко. – Прим. ред.
[3] God Alone, Self-Realisation Fellowship, 1984.