Глава 31. Бхагавадгита

«Родилось новое Священное Писание!» — восторженно объявил Мастер. Его комментарий к Бхагавадгите был завершен. За три месяца непрерывной диктовки он закончил 1500 страниц. «Я сказал мисс Тейлор, что страниц насчитывается так много, но она тщательно пересчитала их, чтобы убедиться в моей правоте!»

Мы с Мастером прогуливались во время его ретрита. Закончив свою рукопись, он, наконец, позвал меня, чтобы я помог ему в предварительном редактировании.

— Родилось новое Священное Писание! — повторил он. — Миллионы найдут Бога благодаря этой книге. Даже не тысячи — миллионы! Я видел это. Я знаю.

Теперь моей первой задачей, когда он вывел меня из уединения, было прочитать всю рукопись и прочувствовать ее в целом. Мое впечатление было просто ошеломительным. Никогда в жизни я не читал ничего более глубокого и в то же время столь прекрасного и возвышенного. Подумать только, совсем недавно я усомнился в мудрости Мастера! Мысленно я пинал себя за то, что был таким чурбаном. Его книга была наполнена такой глубочайшей мудростью, которая мне никогда не встречалась. Более того, в отличие от большинства философских трудов, от нее веяло свежестью и жизнью, каждая страница — искрящийся родник подлинных откровений. Уверенным прикосновением руки опытного мастера-учителя глубокие истины местами смягчались изящным юмором или очаровательной поучительной историей, или подчеркивались краткими штрихами новой, иногда поразительной информации. (Например, я с изумлением узнал, что выдающиеся йоги иногда реинкарнируют в несколько тел одновременно, чтобы быстрее отработать свою прошлую карму.) Лучше всего было то, что истины, изложенные в книге, постоянно разъяснялись, как сказал с ликованием Мастер, «иллюстрация за иллюстрацией».

— Теперь я понимаю, — сказал он мне, — почему мой Мастер никогда не позволял мне читать другие интерпретации Гиты. Если бы я их читал, то выраженные в них мнения могли бы повлиять на мой ум. Но эта книга всецело пришла от Бога. Это не философия — просто любовь к мудрости: это сама мудрость. Чтобы быть уверенным, что я ничего не пишу от собственного мнения, я, перед тем как начать диктовать, настраивался на сознание Ведавьясы^[1]. Все, что написано, исходило от него.

— Было много других комментариев к Гите, — продолжал Мастер, — включая те, которые получили известность. Но ни один из них не был столь всеобъемлющим в своем подходе, как этот. Например, комментарий Свами Шанкары, при всей его глубине, ограничен тем, что он делал односторонний акцент на чисто духовной природе реальности. Священные Писания должны иметь дело с реальностью на каждом уровне. Они должны помогать людям на физическом и ментальном планах, а не только на духовном. Более приземленные уровни жизни — это то, с чем людям приходится бороться. Больше того, Священные Писания создаются скорее для простых людей, чем для святых.

И снова с блаженной улыбкой Мастер произнес: «Родилось новое Священное Писание!»

— На то была Божья воля, — заключил он, — чтобы Гита получила полное объяснение только сейчас. Это был главный аспект миссии, которую поручил мне Бабаджи.

Мастер уже говорил нам, что в прошлой жизни он был Арджуной. Поэтому неудивительно, что задача авторитетного объяснения этого писания была возложена на него.

Бхагавадгита содержит диалог между Кришной и Арджуной, в ходе которого Шри Кришна открывает своему ближайшему ученику глубокие, божественные истины. Что могло бы быть более уместным, думалось мне, чем возложить задачу интерпретации этого Писания самому Арджуне в его более позднем воплощении, или если бы это поручение исходило от Шри Кришны в его нынешнем облике?

Мои три месяца уединения закончились; теперь предстояли два месяца сосредоточенной работы с Мастером у него дома. Я провел много часов в его обществе и немало времени в сосредоточенном изучении рукописи вместе с миссис Нили, пожилой леди (не ученицей, но верующей и квалифицированным редактором), которую Мастер пригласил в Твенти-Найн-Палмз для помощи в редактировании.

— Мне не нравится, что тебе приходится работать с ней, — сказал он мне однажды, — но в настоящее время этого требует дело. Тем не менее, когда ты находишься с ней, никогда не смотри ей в глаза. С этого начинается влечение.

— Сэр, — запротестовал я. — Она ведь старая женщина. Какое здесь может быть влечение?

— Это не имеет значения; такой магнетизм имеет место во всех возрастах. — Мастер несколько помедлил, а затем добавил: «Она уже чувствует небольшую привязанность к тебе (не в плохом смысле, — поспешил он успокоить меня, — а совсем немного, как мать к сыну). Я не хочу, чтобы ты беспокоился об этом, но помни, что магнетизм очень коварен, так что будь осторожен».

Сначала я недоумевал, почему Мастер хотел, чтобы кто-то редактировал его труды за него. Они были так явно вдохновлены, а… (подумал я) разве божественное вдохновение не подразумевает совершенство на каждом уровне? Как оказалось, не обязательно. «Вдохновение, — объяснял Мастер, — заключается прежде всего в вибрациях и выраженных идеях».

Логическая структура предложения, как я постепенно понял, подобно хорошему водопроводу, принадлежит к этому физическому плану существования. Это просто инструмент мышления и общения. Мозговая деятельность медленна и неуклюжа, по сравнению с трансцендентной интуицией души. Много раз случалось так, что важное научное открытие появлялось целиком в уме исследователя, но потом ему требовались годы кропотливой работы, чтобы ясно и убедительно представить миру свое интуитивное озарение.

Великие мастера обычно подчиняются законам, управляющим этой материальной Вселенной, которую они считают частью творения Бога. Но материя представляет собой инерцию — тамасичное^[2] качество Природы. Для святых, чье сознание вышло за пределы материи, материальный способ работы должен казаться поистине медленным и обременительным. Как говорил нам Мастер, он предпочитал работать на уровне вибраций. («Именно так пишутся книги в астральном мире».^[3]) Наряду со своей естественной склонностью к работе на нематериальных уровнях реальности, великие мастера часто сознательно оставляют своим ученикам задачу перевода их учений на материальный план, чтобы те тоже могли духовно расти. Как однажды сказал мне Мастер: «Помогая мне с редактированием, ты сам будешь развиваться». Мастер мог легко и эффективно справляться, когда ему это было нужно, с мирскими проблемами, в том числе с грамматикой и литературным стилем. Как-то он сказал мне: «Одну книгу я отредактировал сам: «Шепот из Вечности»». И ее я считаю не только одной из лучших его работ, но также одной из самых прекрасных книг поэзии, написанных когда-либо.^[4] При редактировании своих комментариев к Гите Мастер приветствовал предлагаемые нами варианты и с радостью принимал многие из них.

Почти каждый день после работы над своей рукописью он откидывался на спинку стула и непринужденно беседовал со мной. Иногда с нами в комнате оставалась миссис Нили, присоединяясь к разговору. Как правило, в таких случаях наставления Мастера принимали форму показательных историй.

«Бог редко желает публичной демонстрации чудес», — сказал он нам однажды. Далее он рассказал историю о Садху Харидасе, знаменитом чудотворце Индии восемнадцатого столетия, который, по словам Мастера, «оставался зарытым в землю в течение сорока дней. Впоследствии, когда его тело было эксгумировано, группа французских врачей осмотрела его и объявила мертвым. Вслед за этим, к их изумлению, он «вернулся к жизни»!»

Однажды Садху Харидас сидел в маленькой лодке с миссионером, который пытался обратить его в свою веру. «Почему я должен следовать за вашим Иисусом Христом? — спросил Харидас. — Что он сделал такого, чего не могу я?»

— Силы, которые он проявлял, были божественными, — ответил миссионер. Потом, посмотрев на воду, продолжил: «Он мог ходить по воде».

— И что же в этом особенного? — спросил Харидас.

Выйдя из лодки, он пошел впереди нее по воде. Куда бы он ни шел, лодка следовала за ним. Миссионер, конечно, потерял дар речи!

Однако махараджа^[5] того штата был великой душой. Увидев однажды издали Садху Харидаса, он сказал: «В этом человеке есть что-то, чему я не доверяю». Его придворные возразили: «Но он великий святой! Смотрите, что он совершил». Махараджа ответил: «Все равно, в нем есть что-то, что мне не нравится». Он чувствовал, что, сосредотачиваясь на чудесах, Садху Харидас забывает Бога.

И он был прав. Вскоре после этого Харидас оставил свою духовную практику, женился и вернулся к мирской жизни. В конце концов, он понял свою ошибку и возвратился к своим ученикам. «Я вернулся», — сказал он просто.

Спустя годы он заявил: «Я совершил много неправильных поступков, но теперь Возлюбленный зовет меня». Войдя в самадхи, он обрел вечную свободу.

— Сэр, — спросила озадаченная миссис Нили, — как он так быстро снова поднялся? Разве, когда человек падает с высокого духовного уровня, кармическое наказание для него не является намного большим, чем для павшего неофита?

Мастер покачал головой: «Мм-ммм. Бог не тиран. Если тот, кто привык пить нектар, потом начинает есть несвежий сыр, он скоро станет недоволен этой переменой и выбросит сыр, снова взывая о нектаре. Бог не откажет ему, если он осознает свою ошибку и вновь искренне возжелает любви Бога».

— Но, видите ли, — продолжал Мастер, — не следует публично демонстрировать духовные силы. Не так давно в Индии жил один йог, который демонстрировал перед большими собраниями способность глотать смертельные яды без какого-либо болезнетворного воздействия. Однажды он забыл предварительно подготовить свой ум, и яд начал действовать. Лежа при смерти, он признался: «Я знаю, что это наказание мне за столь открытый показ этих сил перед другими».

— Однако мастер может показать больше божественной силы своим ученикам. —Мастер продолжал говорить о своем гуру и о чудесах, которые иногда показывал Шри Юктешвар.

— На крыше его ашрама в Пури плохо держалась черепица, — с улыбкой вспоминал Мастер. — Я хотел починить ее, потому что опасался, что она может сорваться вниз и поранить кого-нибудь. Но Мастер не проявил ни малейшего беспокойства. «Не волнуйся об этом, — сказал он беспечно. — Пока я жив, она останется там наверху». И она оставалась там в течение почти двадцати лет, до самого дня его смерти. В тот же день она упала на землю!

Однажды мы обсуждали строгость дисциплины Шри Юктешвара при обучении своих учеников. «Ему не нужны были ученики, — заметил Мастер. — Немногие могли смириться с его проницательным видением их слабостей, — видение, которое он всегда без колебаний проявлял! Но поскольку я остался верен ему, я нашел Бога. Преобразовав меня, он преобразовал тысячи».

— Мастер, — спросил я, — может быть, Шри Юктешвар был строг, так как знал, что не вернется на этот материальный план существования, поскольку его работа сейчас находится на высоком астральном плане? Не было ли так, что большинство его настоящих учеников уже освободились, и он просто проявлял осторожность, чтобы не брать на себя ответственность за новых?

— Верно, — ответил Мастер. — На этот раз у него было несколько отставших, вот и всё.

В другой раз Мастер сказал нам, что сам он в действительности получил освобождение «много воплощений назад».

— Сэр, — спросил я его однажды, — как долго я был вашим учеником?

— Ну, довольно долго, — это все, что я могу сказать.

— Но всегда ли на это требуется так много времени?

— О да, — ответил Мастер. — Желания имени, славы и так далее уводят людей много раз, пока они не выучат все свои материальные уроки в этой школе жизни.

Мог ли он, — задавался я вопросом, — назвать эти два недостатка потому, что когда-то давно они были моими собственными заблуждениями? Возможно, да, ведь то, что он предсказал для моей жизни сейчас, несомненно, указывало на направление их достижения: внешне. Но если это так, то в моем сердце не возникло ответного приступа общественного признания. Имя и слава, которые пришли ко мне в служении моему Гуру с тем пониманием истины, которое он во мне пробудил, доставляют мне лишь минимальное удовлетворение — минимальное в том смысле, что я, конечно, в восторге от того, что служил ему и другим. Тем не менее, на нынешнем этапе жизни (восемьдесят два года) я могу оглянуться назад и с уверенностью сказать, что никогда не делал ничего из желания личного признания.

В комментариях к Гите Йогананда подчеркивает, что если преданный искренне жаждет свободы, то исполнение этого желания — лишь вопрос времени. По сравнению с огромным количеством воплощений, в которых душа странствует в заблуждении, прежде чем вернуться к своему источнику в Боге, искренне стремящийся к освобождению находится чуть ли не в шаге от самой свободы.

Однажды днем разговор зашел о книге Шри Юктешвара «Святая наука».

— Я нахожу многое в ней заумным, — признался я.

— Правда? — удивилась миссис Нили. — А мне она показалась очень легкой для понимания!

Через несколько минут она вышла из комнаты. Улыбаясь, Мастер заметил: «Даже мне, когда я читаю эту книгу, приходится в некоторых местах останавливаться и думать, что это значит!»

Время от времени разговор переходил на тему методов мастеров. «Люди всегда хотят от них чудес, — заметил Мастер. — Они не видят, что величайшее «чудо» мастера заключается в его смирении.  Действия истинных мастеров, — добавил он, — хотя их нелегко понять мирским людям, всегда направляются мудростью и никогда не бывают случайными.

— Несколько лет назад эту страну намеревался посетить один так называемый «мастер» из Индии. Он написал мне, спрашивая, может ли посетить Маунт-Вашингтон по пути на религиозный конгресс на Среднем Западе. Что ж, мы подготовили изысканный банкет для него и пятнадцати его учеников. Мы уже ожидали его приезда, как из Гонолулу пришла телеграмма. Он проделал весь этот путь, потом неожиданно получил «вдохновение» развернуться и снова отправиться домой. — Мастер усмехнулся. — Ни один мастер никогда бы так не поступил!

Далее он рассказал о ряде других выдающихся религиозных деятелей, одни из которых были действительно великими, а другие представляли собой, возможно, не столько назидательные, сколько поучительные примеры.

— Был один чернокожий проповедник по имени Отец Дивайн, который утверждал, что он Бог. Он написал мне, что если мы будем сотрудничать вместе, то наш успех будет огромным. У него был стул с высокой спинкой, на верхушке которого было выгравировано слово «Бог». — Мастер усмехнулся. — Однажды кто-то обвинил его в мошенничестве. Судья, рассматривавший дело, неожиданно умер от сердечного приступа. — Смеясь, Мастер заключил: «Отец Дивайн с грустью заметил: «Как же мне не хотелось этого делать!»»

Затем Мастер перешел к более возвышенным воспоминаниям:

— В 1935 году во время моей поездки в Индию я встретил великого святого, — рассказывал Мастер. — Он еще жив. Его зовут Йоги Рамия. Он ученик Рамана Махарши^[6] и полностью освобожденная душа. Мы прогуливались рука об руку по территории Раманашрама, опьяненные Богом. О! Если бы я провел в его обществе еще полчаса, то никогда не смог бы заставить себя снова покинуть Индию!

(В 1960 году я сам провел четыре дня с Йоги Рамия, или, как тогда его называли, Шри Рама Йоги. Тот визит оставил глубокий след в моей духовной жизни. Я написал об этом визите в другой своей книге «Посещения святых Индии».)

Затем Мастер рассказал о работе в Индии, в частности о своей школе в Ранчи.

— Проблема с обучением школьников, — сказал он, — заключается в том, что большинство из них, становясь взрослыми, возвращаются к мирской жизни. В долгосрочной перспективе это к лучшему, поскольку общество нуждается в возвышающем влиянии духовного образования; но, когда начинается такая большая работа, как эта, для нее требуются преданные работники. С этой точки зрения то, что мы имеем здесь, в Америке, гораздо лучше. Люди, которые приходят к нам на обучение, хотят посвятить всю свою жизнь Богу. Благодаря этому данные учения можно легче распространять. — Здесь он снова подчеркнул, как важно для него распространение его послания. Он приехал в Америку не ради немногих.

Время от времени он говорил о том или ином ученике, всегда с целью настроить меня на их примерах на правильное отношение к ученичеству — не только ради меня, но и для того, чтобы помочь мне в обучении других.

— Я применил дисциплинарные меры к Майклу, — сказал однажды Мастер об одном из монахов, — но Дороти Тейлор пожалела его. Она чувствовала, что я слишком строг к нему. Майкл, тронутый ее сочувствием, начал немного жалеть себя. Но потом я сказал ему: «Знаешь, в Индии есть поговорка: «Та, кто любит тебя больше, чем родная мать, — ведьма!» Я твоя мать. Разве я не знаю, что лучше для моего ребенка?» После этого с ним все стало в порядке.

Говоря снова о мисс Тейлор, Мастер продолжал: «Она всегда была очень услужливой по натуре; она соглашалась с кем угодно почти по любому вопросу — просто по доброте своей. Однажды я сказал ей: «Если бы кто-то пришел к тебе и сказал: «Вчера я видел Йогананду мертвецки пьяным, идущим, шатаясь, вниз по Мейн-стрит», ты бы посмотрела на него широко раскрытыми глазами и ответила: «Правда?» Я знаю, ты бы не поверила. Но разве ты не видишь, что должна быть смелой в своих убеждениях? Отстаивать то, во что ты веришь, — признак верности».

В другой раз, говоря о необходимости мужества в защите своих убеждений, Мастер сказал: «Мой земной отец из чувства ревностной привязанности ко мне пытался однажды критиковать Мастера (Шри Юктешвара) за что-то пустяковое, что он слышал о нем. Я посмотрел ему прямо в глаза: «Ради всего святого! — воскликнул я. — Физическое рождение, которое ты мне дал, чего-то стоит, но духовное рождение, которое дал мне мой Гуру, бесконечно ценнее! Если я когда-нибудь услышу, что ты скажешь еще хоть одно слово против него, я навсегда отрекусь от тебя и не буду считать своим отцом!» После этого он всегда говорил о Мастере очень уважительно».

Говоря о необходимости сонастройки с Гуру, Мастер сказал мне однажды: «Посмотри на мистера Блэка, а теперь на святого Линна. Я просил их обоих приезжать в наши общины при любой возможности, чтобы поддерживать духовный контакт. Святой Линн приезжал при каждом удобном случае и проводил часы в медитации на лужайке в Энсинитасе. Но мистер Блэк так и не приехал. Он легко мог бы это сделать, если бы захотел. Он думает, что может добраться туда^[7] сам. Но он узнает. Духовно он очень продвинут, но он вязнет. Он чувствует, что с ним что-то не так, но не знает, что именно. Видишь ли, очень важна сонастроенность с Гуру, и она должна быть на всех уровнях».

Улыбаясь, Мастер стал рассказывать об одной ученице, Вирджинии Скотт, чья сонастроенность с ним, как я понял, никогда не была глубокой ни на каком уровне, хотя она была одним из его «редакторов». «Всякий раз, когда я говорил ей что-нибудь, через несколько дней от нее приходило письмо на несколько страниц, в котором объяснялись все способы, которыми я неправильно ее оценивал!»

Были монахи, которые приезжали на уик-энды, а иногда и на более долгое время. Однажды Мастер рассказал нам забавную историю, которая происходила в те месяцы, когда он был занят диктовкой. Джерри Торгерсону пришла в голову идея залить крышу дома Мастера бетоном. Это была возмутительная идея, но Джерри, несмотря на возражения Мастера, настаивал, что такая крыша будет вечной.

— Тогда я сказал ему, чтобы он немедленно закончил эту работу, — продолжал Мастер, — но Джерри ответил: «Все будет в порядке. Я знаю, что делаю». — Мастер засмеялся. — Сначала он покрыл крышу рубероидом. Потом поверх него прибил гвоздями проволочную сетку. К этому времени крыша превратилась в решето: сквозь нее торчали сотни гвоздей. «Поторопись!» — призывал я. Но Джерри не видел причин торопиться.

И вот, вскоре разразилась сильная гроза. Во всех комнатах были судорожно выставлены кастрюли и сковородки. Вода капала повсюду. Дом стал похож на душевую кабину!

Но оставались две комнаты, в которые вода не попадала: комната, где я диктовал, и моя спальня. Крыша над ними была таким же решетом, как и над другими комнатами дома, но Божественная Мать не хотела, чтобы моя работа была прервана. Лишь к концу бури одна капля упала в ведро в комнате для диктовки, а другая — на мой обнаженный живот в спальне, когда я лежал, расслабившись, на кровати. Так Божественная Мать немного развлеклась со мной!

Джерри, который присутствовал при этом, сказал: «Простите, что я такой упрямый, сэр».

— Ну, все в порядке, — утешил его Мастер. — Я привлекаю упрямых людей!

— У него большая любовь, — сказал мне позднее Мастер о Джерри. — Именно это меняет людей.

Глядя однажды на Генри, Мастер рассказывал нам: «Генри копал выгребную яму около этого дома. Он продолжал рыть, копал весь день, не прерываясь даже для того, чтобы посмотреть, насколько далеко он продвинулся. К вечеру он с удивлением обнаружил, что выкопал глубокую яму. Это, — одобрительно продолжал Мастер, — и есть путь поиска Бога: постоянно копать, копать, копать, не оглядываясь, чтобы посмотреть, как далеко ты продвинулся. И однажды он вдруг увидит: «Я там!»»

Как-то в выходные для встречи с Мастером без приглашения прибыла миссис Хэрриет Грув — руководитель центра SRF в Гардене, штат Калифорния, вместе с Джеймсом Коллером. Не зная, где находился его ретрит, она нашла его благодаря чистой интуиции. («Здесь поверни налево, — говорила она Джеймсу, который вел машину. — Там поверни направо». — Потом вдруг: «Стоп! Это здесь». Так оно и оказалось.)

— В это дневное время, — сказал ей Мастер, когда она пришла, — я обычно на машине выезжаю на прогулку. Но я знал, что вы приедете, поэтому остался дома.

— Мастер, — обратился к нему в тот уик-энд Джеймс, — я очень тоскую по Богу. Почему Он так долго не приходит?

— Ах! — ответил Мастер с блаженной улыбкой. — Именно это и делает Его приход еще слаще! Таков Его роман с преданным Ему.

— Сэр, — сказал Деби, желая ощутить вкус такого страстного желания, — дайте мне милость преданности.

— Ты говоришь: «Дайте мне деньги, чтобы я могла купить, что хочу». А я говорю: «Нет, сначала ты должен заработать деньги.  Тогда я дам их тебе, и ты сможешь купить, что хочешь».

Вечерами Мастер разминался, медленно прогуливаясь по территории своего ретритного комплекса. Обычно он просил меня сопровождать его. В таких ситуациях он настолько отключался от телесного сознания, что иногда ему приходилось опираться на мою руку для поддержки. Он останавливался, покачиваясь взад и вперед, как будто вот-вот упадет.

— Я нахожусь в таком множестве тел, — заметил мне как-то Мастер, медленно возвращаясь к своему телесному сознанию, — что трудно вспомнить, в каком теле я должен продолжать двигаться.

В Твенти-Найн-Палмз ненадолго приезжал Бун. Сопровождая Мастера и меня в нашей вечерней прогулке, он задавал много вопросов на духовные темы.

«Тебе не следует говорить со мной, когда я в таком состоянии», — сказал, наконец, Мастер. Он хотел сказать, что самая глубокая мудрость недоступна для слов; она должна быть пережита в тишине внутреннего общения. Но когда он все-таки заговорил, его слова в те дни были наполнены такой мудростью, которую редко можно найти в книгах. В такие моменты он напоминал мне: «Записывай мои слова. Я не часто говорю с такого уровня безличной мудрости». С этого времени он все чаще стал говорить не как смиренный приверженец Бога, но как человек, чье сознание было пропитано высшим постижением: «Ахам Брахм асми — Я есть Дух!»^[8]

Однажды вечером у гаража Мастер вместе с Буном и со мной выполнял энергизирующие упражнения. Бун спросил его об одном святом, который явился ему однажды в Энсинитасе. «Кто это был, Мастер?»

— Я не знаю, кого ты имеешь в виду, — ответил Мастер.

— Это случилось в заднем саду, сэр, у обрыва над океаном.

— Ну, их так много приходит, — сказал Мастер. — Я часто вижу их. Некоторые ушли в мир иной; другие всё еще на этой земле.

— Как удивительно, сэр! — воскликнул я.

— Чему удивляться? — ответил Мастер. — Где Бог, туда приходят Его святые.

Минуту или две он молчал, пока выполнял несколько упражнений. Затем добавил:

— Вчера я хотел узнать о жизни Шри Рамакришны: я медитировал на кровати, и он материализовался прямо рядом со мной. Мы долго сидели бок о бок, держась за руки.

— Он рассказал Вам о своей жизни? — поинтересовался я.

— Ну, в обмене вибрациями я получил полную картину.

После смерти Мастера первая часть этой беседы была опубликована вместе со многими другими высказываниями, которые я и другие записали, в книге его высказываний под названием «Мастер сказал». Редактор Лори Пратт изменила здесь слова Мастера так: «Где бы ни был преданный Богу, туда приходят Его святые». Проблема в ее версии очевидна: я тоже, в конце концов, предан Богу, но я не утверждаю, что меня так «донимали»! Тара^[9] беспокоилась, как бы читатели не упрекнули ее в кажущейся нехватке смирения. (На самом деле со временем я понял, что манера Мастера говорить с нами, монахами, была более безличной, чем с монахинями.) Однако могу заверить читателя, что на самом деле он сказал: «Где Бог, туда приходят Его святые».

Однажды вечером Мастер прогуливался по своей территории вместе с Буном и со мной. Он держался за руку Буна для поддержки. Через несколько минут он остановился.

— Жарко! — заметил он, взявшись вместо руки Буна за мою.

В это время Бун переживал период искушений, которые, увы, сбили его с пути.

В те дни Мастер дал мне много личных советов.

— Твоя жизнь должна быть наполнена активной деятельностью и медитацией, — сказал он мне однажды вечером. — Твоей работой будет чтение лекций, редактирование и писательство.

— Сэр, — возразил я, — Вы сами уже так много написали. Как может понадобиться еще что-то писать?

— Как ты можешь говорить такое? — Мой вопрос удивил его. — Многое еще предстоит написать!

Несколько месяцев спустя я вновь обратился к нему по этому вопросу.

— Мастер, — сказал я, — миссис Нили предложила мне написать книгу о том, как я вступил на этот путь, — что-то вроде «Семиярусной горы» Томаса Мертона. Она говорит, что это может помочь многим людям. Хотите, чтобы я ее написал?»

— Пока нет, — ответил Мастер. Когда мы продолжили обсуждение этой идеи, он намекнул, что хотел бы, чтобы со временем я написал такую книгу.

«Тебе предстоит великая работа, — снова подчеркнул он, когда мы однажды после полудня совершали короткую прогулку по его ретритной территории. — Поэтому ты должен осознавать, как твои слова и дела влияют на других». Он старался побудить меня сочетать детскую простоту с достоинством человека, сосредоточенного на внутреннем «Я», — сложное сочетание, как мне казалось в то время. У меня была склонность смело говорить о своих недостатках и представляться человеком, у которого мало достоинств, если они вообще есть, — все это во имя смирения. Такое поведение, подразумевал Мастер, не было ни достойным, ни необходимым для развития смирения. Чтобы достичь совершенства, следует жить с мыслью о нем, признавая его как дар Божий, а не личное достижение. Мастер вознамерился исправить во мне этот недостаток. Как он сказал мне однажды: «Не должно быть ни комплекса превосходства, ни комплекса неполноценности. Просто скажи себе: «Все есть Бог»».

— Сэр, — спросил я его однажды, — не лучше ли будет, чтобы другие монахи тоже называли меня Уолтером? (Они звали меня Доном.)

— Они должны называть тебя преподобным^[10] Уолтером».

В отчаянии (мы, монахи, никогда не обращались к своим священникам «преподобный») я поспешно попытался сменить тему, но Мастер настаивал:

— Дело не в том, что один ученик лучше другого, но в армии должны быть и капитаны, и рядовые. Ты должен принимать оказываемое тебе почтение от других, как подобает твоему положению.

Признаюсь, совет такого рода мне было настолько трудно принять, что я поспешно отложил его в сторону, как будто никогда его не получал.

Однажды я сидел с Мастером в комнате для диктовки, ожидая, пока он работает над несколькими страницами своей рукописи о Гите. Когда он писал, его ум был полностью сосредоточен на решении стоящей перед ним задачи. Я с любовью смотрел на него и думал о том, как прекрасно быть его учеником. Когда работа по редактированию была закончена, он попросил меня помочь ему встать. Поднявшись, он на мгновение взял меня за руки и с радостью посмотрел мне в глаза.

— Просто выпуклость океана! — мягко сказал он.

В своих комментариях к Гите он сравнивал Бога с океаном, а отдельные души — с его бесчисленными волнами. «Бог — это Единственная Реальность, проявляющаяся во всех существах», — писал он. Из его полного любви замечания я понял, что он желал, чтобы моя любовь расширилась и охватила весь Океан Духа, в котором его тело было лишь крошечной волной.

<<< | Содержание | >>>