Глава 36. Волна и океан

Божественная мать однажды сказала мне: «Тем, кому я даю слишком много, Я не даю Себя».

Мастер объяснял нам разницу между радостно счастливым принятием божественных благ, дарованных Богом в знак Его любви, и желанием самих милостей.

«Ищите Бога ради Него, — говорил он нам, — а не ради какого-то дара, который Он может вам дать». В отличие от многих сторонников «новой духовной мысли», которые, похоже, приравнивают духовный прогресс к способности «проявлять» растущее материальное изобилие, Парамханса Йогананда учил нас, что истинным критерием духовности является равнодушие ко всему, кроме любви Бога. Для искренне преданного, говорил он, малые дары Бога имеют значение только в одном смысле: проявление Его любви.

Трогательный эпизод, иллюстрирующий это учение, произошел через два или три года после того, как я приступил к работе. Мастер в поездках между Лос-Анджелесом и Энсинитасом иногда останавливался в городке Лагуна-Бич, в шотландском чайном магазине, где песочное печенье было фирменным блюдом. Однажды, приехав за этим лакомством, он послал в магазин Вирджинию Райт (впоследствии Ананда Мата). Она вернулась и сообщила, что последняя партия распродана.

Удивившись, Мастер помолился: «Божественная Мать, как же так?» Не то чтобы он был расстроен. Скорее, привыкший получать божественное руководство даже в малейших делах своей жизни, он задался вопросом, не кроется ли в этом неожиданном отказе какой-то урок. Вдруг он увидел, как на маленький магазинчик упал луч света. Через несколько мгновений открылась дверь, и из нее вышла хозяйка.

— Подождите! Подождите! — позвала она. Спеша к автомобилю с небольшим пакетом в руках, она сказала: «Я приберегала этот заказ для местного покупателя. Но я хочу, чтобы он был Вашим. Для него я могу испечь еще».

У Мастера не было никакого желания есть песочное печенье. Но его глубоко тронул проявившийся в этом эпизоде пример божественной любви. Чем незначительнее потребность, на которую откликается Бог, тем весомее, в определенном смысле, доказательство Его любви. Вмешательство Бога при серьезной необходимости можно объяснить другими причинами: возможно, желанием увидеть завершение какой-то важной работы. Но какой мотив, кроме любви, может быть для вмешательства в такие незначительные дела?

Мне самому довелось наблюдать похожую демонстрацию — столь же тривиальную, но показавшую мне, что любовь Бога распространяется даже на обычных преданных. Мои родители жили во Франции, не очень далеко от Швейцарии. В период моей учебы в швейцарской школе я пристрастился к швейцарскому шоколаду и покупал его при любой возможности. Годы спустя я все время намеревался обратиться к родителям с просьбой прислать мне немного, но желание было настолько банальным, что я все время о нем забывал. Однажды, за неделю до моего дня рождения, мне пришла в голову мысль: «Как жаль! Божественная Мать, неплохо было бы получить немного швейцарского шоколада в этот особенный день». Я отбросил эту мысль как совершенно неважную и забыл о ней. Однако я обратился с этой мыслью к Божественной Матери. Каково же было мое удивление, когда за день до дня рождения я получил коробку швейцарского шоколада от одной из прихожанок в Голливуде. Ей посчастливилось увидеть несколько коробок в местном магазине (не ведая, что он импортный) и, хотя она не знала, что у меня день рождения, и не знала моих вкусов, она решила послать мне немного. Я с благодарностью разделил его со своими братьями-монахами. Моя благодарность была обращена прежде всего к Божественной Матери.

Для Мастера все дары, кроме самой божественной любви, попадали в общую рубрику «меньшие дары». Он подразумевал, что становление религии как «проявления» бесконечной череды мирских благ означало бы ее превращение в религию материализма. И хотя Мастер говорил, что мы, как дети Беспредельного, имеем право на бесконечное изобилие Бога, он напомнил нам, что это неотъемлемое право может быть полностью востребовано только в космическом сознании.

Искренне преданный предпочитает «проявлять» скромную жизнь, а из благ этого мира довольствуется только тем, что ему необходимо для поддержания своего духовного поиска. Если Бог дает ему больше, он использует избыток на благо других. И все, чем он владеет, считает всецело собственностью Бога, чтобы в любой момент с радостью вернуть все это истинному Владельцу.

Простая жизнь является важным ключом к счастью даже для мирских людей. Через дорогу от места уединения Мастера в Твенти-Найн-Палмз в маленькой однокомнатной хижине жил один человек. У него не было сада, а в доме было мало современных удобств. Тем не менее наблюдать за его счастьем было приятно. У него не было долгов, которые его обременяли. Не было ненужных домашних дел, которые могли украсть у него бесценные часы свободы. Вновь и вновь он удовлетворенно проигрывал запись популярной песни, слышимой во всей ближайшей сельской местности и выражавшей его полное довольство жизнью: «У меня есть домик в Твенти-Найн-Палмз».

Однажды Мастер, глядя на жилище этого человека, заметил: «Он словно король в своем дворце! Такова радость простой жизни!»

Мастер обычно говорил: «Когда я вижу кого-то, кому что-то из моего нужно больше, чем мне, я отдаю это».

«Несколько лет назад, — рассказывал он нам, — у меня был прекрасный музыкальный инструмент из Индии — эсрадж.^[1] Я любил играть на нем духовную музыку. Но однажды этим инструментом восхитился один посетитель. Я без колебаний отдал инструмент ему. Спустя годы кто-то спросил меня: «Разве Вам не было хотя бы немного жаль лишиться его?» — «Ни мгновения! — ответил я. — Делясь своим счастьем с другими, только увеличиваешь собственное счастье».

Мастер имел при себе лишь столько денег, сколько было необходимо для его поездок в разные ашрамы. Но даже эти деньги он зачастую раздавал. Действительно, его стремление делиться с другими было настолько сильным, что иногда он отдавал больше, чем имел. Я помню, как однажды он попросил у меня взаймы пять долларов, чтобы он мог отдать их кому-то другому. Он также предпочитал путешествовать по-простому. Для еды он брал с собой в прозрачной пластиковой коробке несколько орехов, фиников и изюма. Обычно он ел в машине, чтобы избегать того, что он называл «разнородными вибрациями» ресторанов.

Ему нравилось готовить для других, и он был отличным поваром. «Это вид служения», — просто сказал он мне. Однажды, приготовив для нас особенно вкусное блюдо, он объяснил: «Я всегда знаю, сколько специй следует добавить: я могу ощущать вкус в духовном оке. Мне никогда не требуется пробовать еду языком». Бесподобным ингредиентом его блюд, конечно, были его вибрации; после еды всегда ощущался духовный подъем. Хотя нас он кормил иногда роскошно, я заметил, что сам он обычно ел очень мало.

Он проявлял такое же безразличие ко всем внешним удовольствиям. Это не было апатией; энтузиазм по отношению ко всем аспектам жизни был отличительной чертой его натуры. Однако было ясно, что он наслаждался вещами не ради них самих, а потому, что они различными способами проявляли единого, бесконечного Возлюбленного. Часто, когда он внешне выражал радость, я замечал в тихой глубине его взгляда бездонную отрешенность.

Однажды я ощутил эту отрешенность в ситуации, которая, мне кажется, была чрезвычайно важной. Это было летом 1950 г. В течение нескольких месяцев я с нетерпением ждал нашей поездки в Индию. Мастер сказал, что мы поедем только в том случае, если и когда Бог даст ему определенное руководство к действию, но в его словах я услышал только «когда», а не «если». Наконец, в июле он объявил, что это была Божья воля, чтобы в этом году мы не предпринимали путешествия.

— Мы поедем в другое время, Мастер? — спросил я.

— Это в руках Божьих, — ответил он безучастно. — Я не любопытствую в таких делах. Что Он хочет, то я и делаю.

«Не любопытствую» — о поездке в Индию? Мысленно я затянул пояс своих ожиданий, говоря себе, что и мне всё равно. Боюсь, полного успеха я не добился.

Двадцатого августа того же года Мастер в торжественной обстановке освятил ашрам «Озерной обители SRF». На этом впечатляющем публичном мероприятии присутствовало около полутора тысяч человек. Почетными гостями были вице-губернатор Калифорнии Гудвин Дж. Найт и его супруга. Присутствовали также многие гражданские сановники и другие известные в мире люди. Я был впечатлен тем, с какой легкостью, уважением и полной внутренней свободой Мастер мог общаться с самыми разными людьми: великими и скромными, знаменитыми и малоизвестными. Он уделял полное и любящее внимание каждому, но никогда не старался отвечать ожиданиям других или вести себя по отношению к ним определенным образом. Он был целиком и полностью таким, каким был всегда: божественным зеркалом для всех, с кем он встречался, полностью лишенным каких-либо собственных «комплексов».

После открытия Мастер время от времени устраивал вечерние концерты в храме под открытым небом на берегу озера. Собирались большие толпы людей, привлеченных выступлениями ряда хорошо известных артистов и красивой, освещенной звездами обстановкой. Для Мастера эти концерты были служением другим, основанным на том факте, что божественное вдохновение часто достигает людей через музыку. Однако прежде всего он рассматривал эти мероприятия как средство привлечения людей на духовный путь. Ведь пока вдохновение не укоренится в реальном контакте с Богом, оно всегда будет оставаться, как он нам напоминал, мимолетным и неясным.

Однажды вечером после концерта он сидел и беседовал с группой учеников. Размышляя о количестве посетителей, которые посещали эти мероприятия только ради временного вдохновения, он заметил: «Посторонние приходят и видят только поверхность. Не понимая, что это место может им предложить, они снова уходят. Те же, кто являются нашими, видят под поверхностью. Они никогда не уйдут».

Я прекрасно понимал, что он имел в виду не только случайную публику, но и своих учеников; не все они были достаточно проницательны, чтобы распознать те бесценные дары, которыми он их наделил.

Спустя некоторое время после открытия «Озерной обители» Чак Джэкот, тамошний монах, пытался починить насос, который подавал воду на небольшой холм, на вершине которого стояла статуя Иисуса Христа с распростертыми в благословении руками. У подножия статуи вода должна была ниспадать живописным каскадом. Хотя Чак и был опытным водопроводчиком, он не мог заставить насос работать.

Наконец, он нашел духовное решение; по крайней мере, он надеялся, что это будет решением. Вспомнив цитату из «Автобиографии йога»: «Когда кто-нибудь произнесет с благоговением имя Бабаджи, на верующего сразу же снизойдет духовное благословение», Чак сел и мысленно воззвал к этому великому Мастеру. Внезапно, к его благоговению и изумлению, в видении перед ним предстал Бабаджи, благословил его и дал бесценный духовный совет. Когда Чак пришел в себя, он обнаружил, что насос бесперебойно работает, а вода снова течет.

— По логике, этот насос просто не мог работать, — рассказывал он нам. — Он даже не был заправлен!

— Я попросил Бабаджи дать Чаку этот опыт, — сказал позднее нам Мастер.

Многие другие действовали в соответствии с этими словами обещания из «Автобиографии йога» и получали необычайные благословения.

Педро Гонсалес Милан, который позднее стал руководителем нашего центра в Мериде на полуострове Юкатан в Мексике, рассказывал мне, как он впервые читал «Автобиографию». Когда он дошел до приведенной выше цитаты, он отложил книгу, потрясенный до глубины души. «Если эти слова правдивы — подумал он, — я должен доказать их истинность! Бабаджи, услышь крик моего сердца: приди ко мне!»

— Мгновенно, — сказал он мне, — комната наполнилась великолепным светом, а мое сердце — блаженством.

Я тоже испытывал благословения Бабаджи, когда обращался к нему с молитвой. В 1960 году, во время моего второго визита в Индию, перед тем как вернуться в Калькутту и возобновить свою деятельность в нашем местном центре, я хотел найти уединенное место, чтобы провести там несколько дней. Однако я понятия не имел, куда направиться. Мое затруднение отчасти состояло в том, что меня, западного свами, индийцы воспринимали как диковину. Особенно жители деревень: они собирались иногда толпами у любого дома, в котором я останавливался, и часами, если нужно, ждали, пока я выйду.

Тогда, прибыв в Индию из Цейлона, я остановился в гостинице Мадраса. Однажды утром я взмолился Бабаджи: «Пожалуйста, помоги мне найти тихое, уединенное место, где я мог бы остановиться».

После медитации тем утром я спустился вниз и позавтракал в гостиничной столовой. Мужчина, сидевший за соседним столом, представился мне. «Мой дом, — сообщил он мне без всяких предисловий, — расположен в уединенной части городка Кодайканал. Для меня было бы честью предложить Вам его для медитации. Следующие несколько недель я буду в отъезде, Вас никто не побеспокоит. Мне пришло в голову, что, поскольку Кодайканал находится в горах, его прохладный климат может оказаться для Вас благоприятным. Люди с Запада часто ездят туда, чтобы спастись от жары равнин».

Я воспользовался его предложением. Место оказалось идеальным во всех отношениях.

Через некоторое время после открытия «Озерной обители» я присутствовал с Мастером на концерте под открытым небом в другом месте: в знаменитой «Голливудской чаше».^[2] Владимир Розинг, его старый друг и ученик, дирижировал комической опереттой Иоганна Штрауса «Летучая мышь».

Служитель одного из наших ашрамов хотел произвести на Мастера впечатление своим талантом руководителя. В тот вечер его способ сделать это заключался в том, чтобы отдавать мне приказы.

«Мастеру требуется одеяло, Дон. Не мог бы ты его принести?». Или: «Дон, будь добр, принеси Мастеру стакан воды».

Я охотно подчинялся ему, понимая, что настоящая награда в духовной жизни — это возможность служения, особенно своему Гуру. Меня еще больше порадовало, когда Мастер, чтобы проверить, не дам ли я вовлечь себя в соперничество, сделал вид, что принимает мои подношения с легкой усмешкой снисходительности, как бы показывая, что принимает их от лица с явно худшими лидерскими качествами. Мне было вполне достаточно того, что я чувствовал улыбку Мастера в своем сердце.

После концерта я разглядел трогательную сторону его натуры. Среди приглашенных находилась одна из его учениц — мисс Ланкастер (впоследствии сестра Сайласута). Она сидела отдельно от нас, но присоединилась к нам на выходе и высказалась с веселой улыбкой по поводу светского сюжета оперетты. Конечно, Мастер не пошел бы на «Летучую мышь», исходя только из ее достоинств; если уж на то пошло, я думаю, он посоветовал бы всем нам пропустить ее. Но в данном случае дирижер был его другом. Поэтому с чувством торжественной верности он ответил мисс Ланкастер: «Это было хорошее представление».

После открытия «Озерной обители» мы направили наши усилия на завершение строительства «Индийского центра» — большого нового здания на территории нашей церкви в Голливуде. Если быть точным, это здание не было новым. Мастер, следуя стратегии, которой он придерживался при строительстве церкви, купил в каком-то умирающем районе большое очень старое и очень ветхое строение и распорядился перенести его, качающееся и скрипучее, на территорию церкви. Его очевидная цель была в том, чтобы обойти обременительные ограничения строительного кодекса, которые распространялись только на новое строительство. И поэтому соседи вынуждены были снова мириться с неприглядным пережитком (хотелось бы надеяться!) лучших дней. И снова их смятение сменилось гордостью, когда мы превратили эту реликвию в красивый, новый зал.

Я сказал «мы»? Ну, возможно, это местоимение — эвфемизм.^[3] Мой личный вклад имел мало общего с финальным великолепием этого здания. Я копал канавы, засыпал песок в бетономешалку и выполнял разные мелкие работы, которые, как все понимали, впоследствии будут без труда скрыты под толстыми слоями штукатурки.

«Я многому научился на этой работе!» — с радостью сказал я однажды Энди Андерсену, нашему прорабу, когда проект близился к завершению. Энди на мгновение посмотрел на меня в ошеломленном молчании. Очевидно, желая быть милосердным, он просто не нашел слов.

За месяцы руководства нашими работами по строительству «Индийского центра» Энди проникся глубокой любовью к Мастеру. Мастер, в свою очередь, был тронут его преданностью и простым добрым характером. С приближением Рождества 1950 года Энди предпринял усилия, чтобы купить своему Гуру подходящий подарок. Однажды во время обеденного перерыва он специально съездил в Маунт-Вашингтон и с волнением поднялся на третий этаж. Положив свой подарок к двери Мастера, он убежал.

— О, — воскликнул он, вернувшись в «Индийский центр», — какой же я дурак! Я забыл написать свое имя на пакете. Теперь Мастер никогда не узнает, кто его подарил!

В этот момент зазвонил телефон. Это был Мастер, попросивший позвать Энди. Через несколько минут он вернулся с улыбкой до ушей.

— Мастер просто хотел поблагодарить меня за подарок!

Энди, как и многие в строительной отрасли, любил пиво. Иногда он даже приходил на работу слегка «под градусом». Однажды Мастер попросил его проложить в Маунт-Вашингтоне бетонный подъездной путь.

— Сюда подъезжают тяжелые грузовики с бумагой для типографии, — объяснил Мастер. — Какой толщины, по-Вашему, сделать дорогу, чтобы она выдержала такой вес?

После нескольких минут размышлений Энди ответил: «Четырех дюймов будет вполне достаточно, Мастер».

«Пусть будет шесть», — сказал Мастер с милой улыбкой.

Энди уже собирался возразить, но увидел улыбку Мастера. «Хорошо, сэр», — сглотнул он, проглатывая свои профессиональные знания.

Меня тогда удивило, почему два лишних дюйма бетона вдохновили Мастера попросить о них так сладко. Позднее я понял. Когда настал день заливки бетона, по глазам Энди было видно, что он слегка навеселе. Не вполне сознавая, что делает, он выплеснул на новую дорогу слишком много воды, разбавив смесь. Если бы не эти два дополнительных дюйма, бетон бы растрескался. Из доброго отношения к Энди Мастер не разрешил бы никому заменить его. Именно для компенсации этой проблемы, которую он предвидел, он и попросил добавить эти два дюйма бетона. Сладость его улыбки объяснялась милосердием к Энди.

«Индийский центр» был официально открыт для публики 8 апреля 1951 года. Пресса назвала его «Первым культурным центром такого рода в Америке». Большой зал на первом этаже был освящен как «место встреч людей доброй воли всех наций». На верхнем этаже, в ресторане для публики, подавали вкусные вегетарианские блюда, рецепты которых разработал сам Мастер. С годами и зал встреч, и ресторан стали популярными.

«Индийский центр» (как теперь называлась наша собственность в Голливуде) и «Озерная обитель SRF» были, в определенном смысле, прощальными внешними дарами Мастера миру. Был и другой дар, бесконечно более ценный для нас, его учеников, которым он удостоил нас в последние два года своей жизни.

Великие учителя обладают способностью принимать на свои тела карму других, подобно тому, как сильный человек может великодушно принимать на себя удары, предназначенные более слабому. Мастера могут выдержать значительное число таких кармических «ударов», не испытывая при этом каких-либо заметных болезненных последствий. Однако иногда, особенно к концу жизни, чтобы помочь своим ученикам пройти через годы духовных усилий без физического присутствия Гуру, они берут на себя большое количество кармы. В такие периоды их собственные тела могут временно испытывать страдания.

Мастер теперь преподнес нам именно такой дар. У него начали болеть ноги. По этой причине он некоторое время не мог ходить. В основном это была «астральная болезнь», — объяснил он и описал пугающее множество демонических сущностей, которые сеяли хаос в его теле, особенно в астральном теле, хотя и физическое понесло некоторое наказание.

«В самый тяжелый период я удерживал свой разум в подчинении телу, — говорил он нам, — потому что хотел испытывать боль так же, как ее чувствуют другие».

Однажды Фэй с глубоким сочувствием воскликнула: «Почему Божественная Мать так с Вами обходится?»

«Не смей критиковать Божественную Мать!» — отругал ее Мастер. Личные симпатии и антипатии не были частью его натуры. Его единственным желанием было делать то, что хотел Бог.

Даже в разгар своей болезни он все еще мог ходить, когда это требовалось, хотя иногда с божественной помощью. В августе 1951 года ему предстояло выступить перед большим собранием на бывшем теннисном корте в Маунт-Вашингтоне. Не желая предавать огласке свое состояние, которое он рассматривал как священное подношение своим ученикам ради их духовного роста, он решил, когда подойдет время, идти пешком. Автомобиль подвез его до края кортов. Кто-то открыл дверь, и Мастер руками приподнял ноги и поставил ступни на землю. «Тотчас яркий свет окружил мое тело, — рассказывал он позднее. — Я смог ходить с легкостью». Мы видели, как он поднимался на лекционный помост, простоял всю свою длинную лекцию, а затем без посторонней помощи пошел обратно к машине. «Как только я вернулся в машину, — говорил он, — мои ноги снова стали беспомощными». (Кто-то позже рассказал мне: «Я заметил, что когда он «шел», его ноги не касались земли»).

— Несите мое тело, — смеялся однажды Мастер, когда мы несли его вверх по лестнице, — а я понесу ваши души!

В другой раз он с улыбкой заметил: «Одного тела недостаточно. У некоторых людей есть ноги, но они не могут ходить!»

Постепенно его состояние улучшалось. Однажды днем я помогал ему сесть в машину. «Вам становится лучше, сэр», — воскликнул я с облегчением.

— Кому становится лучше? — тон голоса Мастера был бесстрастным.

— Я имел в виду Ваше тело, сэр.

— Какая разница? Волна, выступающая из лона океана, все равно является частью океана. Это тело Бога. Если Он хочет сделать его здоровым, — хорошо. Если Он хочет поддерживать его нездоровым, — хорошо. Лучше всего оставаться беспристрастным. Если у вас есть здоровье и вы привязаны к нему, вы всегда будете бояться его потерять. А если вы привязаны к хорошему здоровью и заболели, то всегда будете сожалеть об утраченном благе. Величайшей бедой человека является эгоизм, сознание индивидуальности. Он воспринимает все, что с ним происходит, как затрагивающее лично его. Почему это должно его затрагивать? Вы не являетесь этим телом. Вы это Он! Все есть Дух.

По мере улучшения состояния Мастера он снова стал проводить больше времени с монахами. Однажды он беседовал с нами на парадном крыльце в Маунт-Вашингтоне, когда мимо проходила ученица, мисс Луиза Карпентер. В одной руке она держала бумажный пакет; очевидно, в нем было что-то, что она только что купила. Увидев Мастера, но не желая мешать его беседе с нами, она молча поприветствовала его и направилась к двери. Мастер остановил ее.

— Что у тебя в этом пакете?

— Несколько фиников, Мастер, для Вас. Я хотела положить их у Вашей двери.

— Большое спасибо. Я был бы рад принять их здесь.

Получив фрукты, Мастер раздал их нам. «Мне хотелось дать вам всем что-нибудь, — объяснил он. — Как только я увидел ее с этим пакетом, я понял, что мое желание исполнилось».

Ранним довольно теплым осенним вечером он сидел в машине, беседуя с нами перед поездкой на прогулку. Он объяснял какой-то философский вопрос, когда, прервав объяснения, спросил: «Не слишком ли жарко сегодня?»

Мы замялись, понимая, что он имел в виду дать нам денег на мороженое. Он выжидающе смотрел на нас. Наконец, я сказал, улыбаясь: «Да, было жарко, сэр, но теперь стало прохладнее».

«Очень жаль! — игриво рассмеялся Мастер. — Вы обманули сами себя, лишившись освежительного лакомства!» Он вернулся к своим рассуждениям. Прошло несколько минут, и он снова сделал паузу.

— Вы уверены, что сегодня вечером не слишком жарко?

— Ну, — ответили мы со смехом, — жаркий, если Вы так говорите, сэр.

Он решительно подытожил: «Я не умею беречь деньги и не буду! Вот, возьмите эти доллары на мороженое. Мне нравится иметь деньги только для того, чтобы я мог их раздать».

У меня до сих пор хранятся три однодолларовые купюры, которые он другим вечером дал нам на мороженое. Я потратил собственные деньги и сохранил подарок, к которому он прикасался.

Однажды вечером он коротко рассказал о своей недавней болезни. На наше выражение глубокого сочувствия он сказал безмятежно: «Ничего страшного! Когда с тарелки жизни обед мудрости съеден, то уже не имеет значения, сохраните ли вы эту тарелку или разобьете и выбросите».

В другой раз он заметил: «В последнее время я настолько забываю о себе, что мне приходится спрашивать других, ел ли я!»

— Человек был помещен сюда на землю, чтобы искать Бога, — напомнил он нам однажды вечером. — Это единственная причина его существования. Друзья, работа, материальные интересы — все это само по себе ничего не значит.

— Сэр, — спросил один из монахов, — разве неправильно просить Бога о материальных вещах?

— Правильно, если они тебе нужны, — ответил Мастер. — Но ты всегда должен говорить: «Дай мне то или это, при условии, что Ты не против». Многие вещи, которые люди хотят, в конечном итоге, вредят им, когда они их получают. Предоставь Богу решать, что тебе нужно иметь.

Что касается молитвы он сказал: «Бог отвечает на все молитвы, но на беспокойные молитвы Он отвечает лишь отчасти. Если бы вы попытались отдать что-то, что вам не принадлежит, ваша «щедрость» мало что значила бы, не так ли? То же самое происходит, когда вы пытаетесь отдать свой ум Богу: сначала вы должны овладеть им сами. Обретите контроль над своими мыслями; когда молитесь, отдавайте Ему все свое внимание. И вы увидите, что когда вы молитесь так, Он отвечает изумительно!»

О чем бы ни говорил Мастер — будь то какой-то аспект духовного пути или вполне заурядная задача, которую он хотел выполнить, — тот, кто его «слушал» достаточно чутко, всегда чувствовал тонкую энергию, исходящую от него. Принимавший это осознание внутрь, чувствовал себя благословлённым повышенным чувством внутренней радости и свободы. Иногда в обществе Мастера, а также много лет в ашрамах святых в Индии я наблюдал учеников, которые были настолько очарованы жестами, словами и выражением лица своего гуру, что пренебрегали его магнетическим воздействием на себя.

Мастер рассматривал даже свою собственную личность совершенно безлично, просто как необходимую для функционирования в этом физическом мире.

— Прежде чем войти в физическое тело, — говорил он мне однажды, — я вижу личность, которую должен принять, и чувствую себя с ней несколько неловко. Это как надеть теплое пальто в жаркий день. Вскоре я привыкаю к этому, но внутренне никогда не забываю, что эта личность не является моим истинным «Я».

В то же время Мастер никогда не позволял безответственно отвергать мирские реалии. «Ты должен сочетать идеализм с практичностью», — сказал он мне однажды. В земных делах он сам был вполне практичен. Он учил нас тому, как важно встречать каждую реальность на ее уровне. Он мог обучать нас каким-то тонкостям медитации, а в следующее мгновение — рассказывать, как поддерживать в комнатах порядок. («Убирайте всё, как только закончите с этим».)

Когда он приглашал гостей на обед, то часто просил меня их обслуживать. После трапезы я демонстрировал позы йоги, а затем сидел в комнате, пока он беседовал. Обычно я записывал его высказывания. Когда мне было трудно поспевать за ним, он замечал это и говорил медленнее. Иногда после ухода гостей он задерживал меня, чтобы обсудить мою работу, особенно в том, что касалось публики, или исправить что-то, что я мог сказать в частном разговоре или на лекции в церкви. В одном из таких случаев я выразил удивление его полной осведомленностью о моих словах и действиях, когда физически он рядом со мной не был.

— Я знаю каждую мысль, которую ты думаешь, — спокойно заверил он меня.

Двумя посетителями Маунт-Вашингтона, которым удалось встретиться с Мастером, были моя мама и двоюродная сестра Бет. Маму он любезно принял в своей гостиной наверху. Перед их встречей я просил дать ей особое благословение. Он согласился сделать это, но в форме, настолько оторванной от нашего текущего разговора, что я не был уверен, действительно ли он услышал мою просьбу. Однако, к моей великой радости, в конце разговора с ней он взял ее за руку и громко помолился Богу и всем гуру нашей линии о благословении. Не знаю, что подумала о таком неожиданном расставании мама, но я со слезами благодарности коснулся ног Мастера, убежденный в том, что его благословение не может не подействовать. (Так и случилось. Годы спустя она попросила меня научить ее медитации.)

Бет я представил Мастеру, когда он после полудня собирался прокатиться на автомобиле. Из его последующих высказываний стало ясно, что она произвела на него прекрасное впечатление.

— Может ли она стать хорошим йогом, Мастер?

— О да.

Кроме проведения лекций в церквях и руководства монахами, я писал письма для Мастера.

— Сэр, — сказал я однажды, — какие письма мы получаем из Германии! Такая искренность и преданность! Письмо за письмом умоляют о посвящении в Крия-йогу.

— Они пострадали, — ответил Мастер с тихим участием, — в этом вся причина. Все эти войны и переживания! Крия — вот, что им необходимо, а не бомбы.

— Как было бы замечательно отправить туда Генри с его знанием немецкого.

— Ну, возможно, когда-нибудь я отправлю туда тебя.

Вспомнив о его намерении послать меня в Индию, я ответил: «Я думал, что у Вас другие планы относительно меня, сэр. Но, конечно, я поеду, куда бы Вы меня ни направили. Я знаком с Европой, разумеется, ведь я там вырос».

— Там предстоит проделать большую работу.

Много лет спустя я развернул работу в Италии с дочерними медитационными группами в других странах, включая Германию.

— Является ли эта работа новой религией? — спросил я однажды во время его пустынного ретрита.

— Новым выражением религии, — поправил он меня.

Истина одна: Санатана Дхарма, как ее называют в Индии, — «Вечная религия». Все великие религии мира — это ветви одного дерева.

Сектантство разделяет. «Единый Океан стал всеми своими волнами, — сказал мне однажды Мастер, когда я спросил его о его собственной роли в религиозной эволюции этой планеты. — Ты должен смотреть на Океан, а не на малые волны, выступающие на его груди».

<<< | Содержание | >>>